Космическая трилогия [сборник] - Клайв Льюис

Тогда она вспомнила свой сон. Вспомнила она и те несчитанные минуты, когда сидела на кровати и ждала рассвета, не зажигая лампы, чтобы Марк не проснулся. Он ровно дышал, и это обижало ее. Он вообще спал как убитый. Только одно могло разбудить его, и то ненадолго.

Сон был дурной, но дурные сны тускнеют, когда их рассказываешь. Однако мы его расскажем, иначе многое будет непонятно. Сперва ей приснилось лицо. Лицо это было смуглое, носатое и очень страшное — главным образом потому, что на нем запечатлелся страх. Рот был приоткрыт, глаза расширены, как расширяются они на секунду, когда ты ошеломлен; но ей почему-то стало ясно, что шок длится несколько часов. Потом она разглядела всего человека. Он скорчился в углу беленой каморки и, по-видимому, ждал чего-то ужасного. Наконец дверь отворилась и вошел другой человек, благообразный, с седой бородкой. Они стали разговаривать. Раньше Джейн понимала, что говорят люди в ее снах, или просто не слышала. Сейчас она слышала, но почти ничего не понимала, потому что говорили они по-французски, и это придавало сну особую достоверность. Второй человек сказал первому что-то хорошее, и тот оживился и воскликнул: «tiens… ah… са marche»[8], но потом как-то поджался. Второй тем не менее убеждал его настойчиво и тихо. Он был недурен собой, хотя и холодноват, но в пенсне его отражалась лампочка, и глаз она не разглядела. Кроме того, у него были слишком безупречные зубы. Джейн он не понравился. Особенно ей не нравилось, что он мучает первого. Она не понимала, что он предлагает, но как-то догадалась, что первый приговорен к смерти, и предложения эти пугают его больше, чем казнь. Тут сон утратил свой реализм и превратился в обычный кошмар. Второй поправил пенсне и, холодно улыбаясь, схватил первого за голову обеими руками. Он резко повернул ее (Джейн видела прошлым летом, что так снимают шлем с водолаза), открутил и унес. Потом все смешалось. Появилась другая голова, со струящейся бородой, вся в земле. За ней появилось и тело, какой-то старик, похожий на друида. Его откуда-то выкапывали. Сперва Джейн не испугалась, резонно предположив, что он мертвый; но он зашевелился. «Не надо! — крикнула она во сне. — Он живой! Вы его разбудите!» Но они ей не вняли. Старик присел и заговорил как будто бы по-испански. Это испугало ее так сильно, что она проснулась. Такой был ее сон — не лучше, но и не хуже многих дурных снов. Однако, увидев газетное фото, Джейн быстро опустилась в кресло, чтобы не упасть. Комната поплыла. Голова была та самая, первая, не старика — узника. Джейн с трудом взяла газету и прочитала: «Казнь Алькасана» — крупными буквами, а ниже, помельче: «Ученый-женоубийца гильотинирован». Что-то она об этом слышала, Алькасан, француз из алжирцев, известный физик, отравил свою жену. Значит, вот откуда сон: она видела вечером это ужасное лицо. Нет, не получается, газета утренняя. Ну, значит, видела раньше и забыла, ведь суд начался несколько недель назад. Займемся Донном. Что там у него? А, неясные строки в конце «Алхимии любви»:

Не жди ума от женщин; им пристали

Заботливость и скромность, что пленяли

Нас в матери…

«Не жди ума…» Ждет ли его хоть один мужчина? Ах, не в этом дело, надо сосредоточиться, — сказала себе Джейн и тут же подумала: «Видела я раньше эту фотографию?»

Через пять минут она убрала книги, надела шапочку и вышла. Она не знала, куда идет. Да что там, только бы подальше от этой комнаты, от этого дома.

Марк, тем временем, шел в Брэктон-колледж и думал о других вещах, не замечая, как красива улочка, спускавшаяся из пригорода к центру.

Я учился в Оксфорде, люблю Кембридж, но, мне кажется, Эджстоу красивее. Во-первых, он очень маленький. Никакой автомобильный, сосисочный или мармеладный король не осчастливил еще городок, где расположился университет, а сам университет — крохотный. Кроме Брэктона там всего три колледжа — женский, за железной дорогой, Нортумберленд, рядом с Брэктоном, у реки, и так называемый Герцогский, напротив аббатства. В Брэктоне студентов нет. Основан он в 1300 году, чтобы дать пропитание и приют десяти ученым мужам, которые должны были молиться о душе Генри Брэктона и вникать в английские законы. Постепенно их стало сорок, и теперь только шестеро из них изучают право, а за душу Генри Брэктона не молится никто.

Марк Стэддок занимался социологией и в колледже работал лет пять. Сейчас его дела шли очень хорошо. Если бы он в этом сомневался (чего не было), он бы отбросил сомнения, когда у почты встретил Кэрри и тот, словно это само собой разумеется, пошел дальше вместе с ним, обсуждая предстоящее заседание. Кэрри был у них проректором.

— Да, — сказал Кэрри, — времени уйдет много. Наверное, до вечера задержимся. Реакция будет противиться изо всех сил. Но что они могут?

Никто не угадал бы по ответу, что Марк в полном упоении. Еще недавно он был чужим, плохо понимал действия «Кэрри и его шайки», как сам тогда называл их, и на заседаниях говорил редко, нервно и сбивчиво, нимало не влияя на ход событий. Теперь он внутри, а шайка — это «мы», «прогрессисты», «передовые люди колледжа». Случилось это внезапно, и он еще не привык.

— Думаете, протащим? — сказал Стэддок.

— Уверен, — отвечал Кэрри. — Ректор за нас, и Бэзби, и биохимики. Пэлем и Тед соображают, не подведут. Ящер что-нибудь выкинет, но никуда ему не деться, голосовать будет за нас. Да, главное: Дик приехал!

Стэддок лихорадочно порылся в памяти и вспомнил, что один из самых тихих сотрудников носит имя Ричард.

— Тэлфорд? — удивленно спросил он. Понимая, что этого быть не может, он придал вопросу иронический оТтенок.

— Ну, знаете! — захохотал Кэрри. — Нет, Дик Дивайн, теперь он лорд Феверстон.

— То-то я думаю! — сказал Стэддок, смеясь вместе с ним. — Очень рад. Знаете, я его никогда не видел.

— Как можно! — сказал Кэрри. — Приходите сегодня ко мне, он будет.

— С удовольствием, — искренне ответил Стэддок и, помолчав, прибавил:

— Кстати, у него все в порядке?

— То есть как? — спросил Кэрри.

— Помните, были разговоры, что нельзя держать человека, если его никогда нет.

— Ах, Глоссоп и его банда! Ничего у них не выгорит. Неужели вы сами не видите, что это пустая болтовня?

— Вижу, конечно. Но честно говоря, нелегко объяснить, почему Феверстон занимает место в Брэктоне, когда он все время в Лондоне.

— Очень легко. Разве колледжу не нужна влиятельная рука? Вполне возможно, Дик войдет в следующий кабинет. Да он и сейчас гораздо полезнее, чем эти Глоссопы, просиди они тут хоть всю жизнь!

— Да, да, но на заседании…

— Вам надо знать о нем одну вещь, — перебил его Кэрри. — Это он вас протащил.